— Расскажи сначала о себе. Откуда ты родом?
— Я родилась в Сочи, в городе Адлере, но после школы уехала в Москву, и там проучилась и проработала лет четырнадцать. Я училась на психолога, подросткового психолога, но никогда не работала по специальности. Еще в институте устроилась в «Билайн» и проработала там больше шести лет. Потом IT, IT, IT, телеком, телеком. Вся моя жизнь была связана с телекомом. И никогда не была связана с ресторанным бизнесом. Я никогда не работала даже официанткой! Кулинарные подвиги в общаге, когда нечего было жрать, и булку намазывали майонезом, не считаются. Последняя должность, с которой я уходила — начальник отдела по развитию облачных решений, с зарплатой 5–7 тысяч долларов. Сейчас я даже не могу скачать фотографии с айфона на компьютер. Зато у меня ресторан!
— А как ты решилась уволиться с такой огромной зарплаты?
— Ну, всех денег не заработаешь, это раз. Во-вторых, ты задаешь вопросы семилетней давности… 2013 год! Вся та жизнь — она осталась в прошлом. Какие-то моменты я даже не вспомню сейчас.
Я написала заявление в свой день рождения. Я сдала проект, я очень, очень, очень, очень устала. Мы работали с командой чуть ли не круглосуточно, оставались на работе до двух, до трех ночи, утром перлись обратно. Хотелось другого: жизни, где ты радуешься. Жить надо для того, чтобы жить, деньги нужны для того, чтобы жить — а не жить ради денег.
Посмотреть эту публикацию в Instagram
Это все-таки очень важно — чувствовать себя хотя бы немножко свободным. Я понимаю, что, работая в Москве, имея хорошую зарплату, я могла себе позволить летать чуть ли не каждые выходные в Европу. Это дешевые билеты, это прямые рейсы, это удобно. Но ты ходишь, путешествуешь, а тебя не оставляет ощущение, что ты находишься в какой-то клетке — то есть ты приехал, ты заселился в хорошую гостиницу, посмотрел поверхностно за эти день-полтора город, где-то выпил, сходил в бар. А я, приехав в Лаос, где-то через пару-тройку месяцев перестала пить полностью алкоголь. Оказалось, что это невкусно, это притупляет сознание, притупляет осознанность, это неприятное состояние — но ты это понимаешь только когда состояние нормальное, оно тебя радует. А когда оно тебя не радует, ты пытаешься заглушить это все алкоголем. Да, я готовлю настойки! Я делаю клюковку, я делаю перцовку, я пою ими людей, всем нравится, ни у кого не болит голова, все счастливы. Я могу все это попробовать, но вот чтобы именно пить, чтобы находиться в состоянии алкогольного опьянения — это стало мне совершенно чуждо.
А в Европе — да: мы летали, мы бухали, у меня большой бар был в Москве, в квартире… Сейчас смотрю и понимаю, что мне это совсем не нужно. Я перестала курить. Я курила со школьного возраста, лет с тринадцати. А здесь… Может, из-за жары, может, из-за того, что это не нужно — вся эта мишура, она становится ненужной, когда тебе хорошо.
— А как ты впервые оказалась в Лаосе вообще? Это ведь не самое очевидное место.
— Находясь в России, я про Лаос даже никогда не слышала. Я уехала в Таиланд. Я подумала, что проведу там майские праздники, отдохну и с новыми силами вернусь в Москву. Меня ждала другая работа — директора департамента по маркетингу одной из IT-компаний. Я честно собиралась обратно, прыгать на амбразуру, работать работу и продолжать жить, как живут в Москве. Но я не вернулась.
Я пробыла какое-то время в Бангкоке, после этого уехала на Самуи, мне очень хотелось пожить на острове — насладиться вот этой пляжной жизнью из сказок: домик на берегу, манго с дерева. Через две недели мне надоело. Параллельно мне бывший коллега написал, что у него есть отличный проект во Вьентьяне, и он хотел бы меня пригласить. У меня уже был опыт работы со стартапами, и я согласилась. Согласилась в полной уверенности, что Вьентьян — это Вьетнам: вот Самуи, море, домик, а Вьетнам — это, наверное, Муйне или какой-нибудь Нячанг, где еще и кайтсерфинг есть.
На пятом письме, после того, как я уже согласилась и вскрыла всем мозг: «Скажите же мне город, куда брать билеты, потому что Вьетнам большой», до меня наконец дошло, что Вьентьян — это Лаос. Ни моря, ни домика. Но отступать — не в моих правилах. Единственное, что оставалось — это взять билет на автобус и доехать до Вьентьяна.
Я приехала в пять утра. Я вышла, а тут все-все-все пустое, никого нету, лавочки «Билайн», серп и молот. Я думаю: «Блядь, куда я попала! Что ж я сделала, вроде не пила вчера!». И ни одного человека, вообще ни одного человека! Это было очень такое смешное приключение, я вообще была в прострации.
— Слушай, а что вы делали, что это за стартап был?
— Ресторан, немножко другой направленности. Назывался «Миг Совет». Ресторан проработал около года, он был нерентабельный. Денег было мало, ресторан был достаточно дорогой, бэкпекерам это было не по карману. А местные в центр не поедут — там одностороннее движение и постоянные пробки. И примерно через год он закрылся.
— Но ты осталась.
— Да, я осталась в Лаосе. После этого я сказала, что никогда в жизни больше не буду связываться с общепитом, что гори оно все красным, и синим, и зеленым пламенем. Несколько лет мы пытались внедрить в этот Лаос какие-то IT-технологии. Мы делали сайты, купили оборудование и снимали виртуальные туры. Но особо никто не заказывал. Мы приходили и говорили: «Хотите, мы сделаем вам сайт?». А они спрашивали: «А что это такое?». Сайты здесь даже не индексируются.
Посмотреть эту публикацию в Instagram
Был у меня друг — умер от инфаркта, лаосец, Кхампан. Он учился в Советском Союзе и постоянно говорил: «Ленка, делай пельмени, Ленка, делай пельмени!». Мы долго искали инвесторов. У меня повару нужна была тележка: без тележки он отказывался вообще категорически что-либо делать. Искали лаосцев, искали русских, снимали на краудфандинговую платформу какие-то видюшки… Ни хрена мы не нашли.
Кончились деньги. У меня осталось триста долларов — и я поняла, что либо сейчас, либо никогда. «Что же замутить?» — подумала Лена. Приехал к нам мальчик Тим. Технолог-вегетарианец. Я говорю: «Тимофей, давай лепить пельмени». «Давай, — говорит. — Все могу». На эти 315, как сейчас помню, долларов, мы купили морозилку, маленькую такую. Она нам заменила стол, на котором мы катали тесто. Потом появился пельменный аппарат, мы стали отвозить пельмени в магазины, мы купили вторую морозилку, третью, четвертую. Мы проводили постоянные дегустации, мы приучали Лаос есть пельмени.
Это было веселое время, но очень тяжелое. Мы параллельно с этим занимались разными проектами. У меня был новозеландский мед, его мы тоже отвозили в магазины. Были еще терминалы оплаты, которые мы хотели запустить в Лаосе. Так постепенно насобирали денег на помещение, сняли дом, перетащили все эти пельменные устройства и морозилки, заняли ими почти весь второй этаж, начали делать кухню. Нашли старый стол за пять долларов без столешницы, сами ее нарезали из какой-то фанеры. Уже были постоянные клиенты, которые заказывали еду и говорили: сделайте место, где можно поесть пельменей и выпить водки.
Мы повесили два флага вот здесь, где стойка: один лаосский, второй — флаг Победы. Поставили самые дешевые столы, купили самые дешевые тарелки, которых было двадцать штук. Потом потихонечку появился барный стол, доска для шапок-фуражек, которые тоже друзья привезли. Не было никаких планов, оно все просто шло стэп-бай-стэп. Вот эти вот полки под бутылки — они появились не потому, что мне хотелось полки под бутылки, а потому что криворукие лаосцы повесили кондиционеры так, что они меня бесили. Трубы, неровное все, кривое. У нас появились матрешки всякие. Ресторан существует три с половиной года. То есть три с половиной года назад здесь не было еще ничего.
— Расскажи про команду? Про тех, кто работает на кухне и вообще кто тебе помогал. Вот Лай, она же твоя правая рука, как я понимаю.
— Вся эта затея начиналась с трех человек: это была я, это Лай, ее полное имя Бунлай Хомпотонг, лаосская девочка, и Тимофей. Лай на себя взяла все коммуникации, которые касались лаосцев: звонки, переговоры, документы, регистрации. Это человек, без которого мы бы не обошлись — эти вещи должен делать тот, кому ты доверяешь, а не человек с улицы. Тим поставил большую часть рецептур. На кухне работают лаосцы: у нас очень дружный коллектив, все ребята в ресторане давно, меняются редко. Первая девушка с нами работала, еще когда был один пельменный аппарат. Она плакала, ей было очень тяжело работать с европейцами, потому что мы очень сильно все эмоциональные. А они все деревенские, многого не понимают. В апартаментах на третьем этаже вылить ведро воды на пол и начать грести это все щеткой для мытья окон — это нормально. Или там в яйцерезку засунуть какую-нибудь картошку, еще лучше сырую. Тим бесился, кидался этими яйцерезками в стену, лаосцы запирались в сортире и рыдали. Две абсолютно разные культуры столкнулись лбами, и им пришлось работать вместе.
Но в итоге все срослось. Им нравится. Их хорошо здесь кормят, им платят деньги, у них есть бонусы, я им повышаю зарплату каждые три месяца. Они счастливы, они улыбаются.
Гости у нас — 50 на 50. Поначалу были только лаосцы, которые учились в Советском Союзе. Но когда они приходят, они приходят семьями, приводят детей, внуков, жен. Они пробуют еду и понимают: она адаптирована под лаосцев. Мы готовим по традиционным советским рецептам, но, например, добавляем очень мало соли. Да, нормальный наш борщ, нормальные котлеты, но их может есть любой лаосец. Мы не добавляем никаких порошков, глютаматов. Если есть возможность недорого продавать — мы продаем недорого. Если нет возможности — например, черная икра, она стоит, как самолет. Но тут много богатых людей. Им все равно. Они пришли икры пожрать. Приходит гость, заказывает себе сто граммов икры и борщ.
— Сколько стоят сто граммов черной икры?
— Икра разная. Самый стартовый прайс, то есть цена, за которую можно попробовать икру — это крем-чиз, завернутый в блинчик, со сметаной, и сверху икра такая, стоит 125 000 кип. 125 000 кип — это 13 долларов. Ну и максимально до какой суммы доходит икра — это около шести миллионов кип за стограммовую «Белугу», это 650 долларов.
— А вы же наверняка ее контрабандой везете?
— Мы как-то везли 60 килограммов продуктов. Колбаса, икра красная, черная, конфеты, водки до хрена. Зато отбили билеты. Но в основном мне все вполне легально привозят — правда, я переплачиваю процентов 200–300 от стоимости в России. Привозят туристы в Таиланд, есть другие люди, которые забирают, потом отправляют, за отправку тоже плати, на границу езди, получай, налоги плати. И так далее и тому подобное. Но иногда нам привозит еду кто-то из друзей и знакомых. Вот есть Антон Дряничкин в Бангкоке — это человек, который организует всех своих каучсерферов привозить нам гречку, водку, шпроты. Это не так много для каждого, но для нас это большое-большое подспорье, особенно раньше, когда каждая копеечка была на счету.
— Круто. Давай продолжим о гостях.
— После лаосцев стали подтягиваться европейцы, экспаты, которые живут здесь. UNISEF, ООН. Это не центр, здесь нет туристов. И европейцам здесь хорошо, еда вкусная, цены низкие. Меня французы очень любят — мы, говорят, как к бабушке пришли. Японцы постоянно ходят. Китайцы — кто-то один придет, пофотографирует, куда-нибудь выложит, и они потом ходят толпой и заказывают то же самое.
Самое распространенное блюдо — это селедка. Ну, не селедка, скумбрия. Мы скумбрию солим, почти как селедка получается. Соленая рыба. На втором месте — борщ. Людям очень нравятся хачапури. Людям очень нравятся блинчики, нравятся пельмени. Солянка у нас очень вкусная.
— Кто и когда додумался до бургера из черного хлеба?
— Я. Это такая шняга с большой котлетой, с огурчиком малосольным, с помидорчиком, с горчичным соусом, огромная… Европейцы все равно едят бургеры, вот почему бы не сделать из русского хлеба? Это ж прикольно, это ж классно, это ж вкусно. У нас, если ты съел целиком в одно лицо бургер, мы тебе еще стопку перцовки бесплатно нальем. За то, что ты осилил.
— Расскажи о продуктах, которые вы делаете сами.
— Мы практически все делаем сами. Из России привозится водка, и то половину я здесь делаю. Ну, не водку, а настойки. Завозится колбаса, завозятся икра, шоколад и селедка. Все остальное мы стараемся делать сами. Если это пельмени, то мы покупаем мясо, сами его прокручиваем на мясорубке. То же самое с котлетами. То же самое с голубцами. Любые полуфабрикаты делаются здесь. Рыба покупается замороженная, в Таиланде, привозится сюда, здесь мы ее разделываем, солим, красную рыбу коптим на опилках из России. Еще, допустим, черный хлеб. Солод мы заказываем из России — привозит кто-то из друзей, здесь мы на закваске делаем черный хлеб. И постоянный контроль качества: раз в неделю я заказываю что-то по меню, чтобы на кухне не знали, что готовят мне. Поначалу я каждый замес пельменей пробовала. Сейчас реже, потому что все расписано по рецептам. Но чтобы добиться этого, конечно, пришлось пострадать. «Ой, котлеты какие-то маленькие, давайте добавим не сто граммов, а сто сорок! Ой, отбивная какая-то слишком мелкая, давай сделаем в два раза больше!». А у нас посчитано все, порция котлет на русские деньги стоит 120 рублей. Даже для России это дешево. То, что остается после рабочего дня, это уже не продается — съедается нами, бэкпекерами, стафом китчена.
— К слову о бэкпекерах. Расскажи, как ты кормишь тут людей бесплатно и почему вообще ты это делаешь?
— Да не знаю я, почему я их бесплатно кормлю! Просто еда — это такое… Я помню, как мне хотелось кушать. Ты в чужой стране, тебя тошнит уже от риса, но ты понимаешь, что у тебя нет возможности купить что-то еще. И когда тебя кто-то чем-то угощает — это прям кайф. А у нас всегда есть еда. Ну вот, допустим, готовятся пельмени, запускается конвейер, первые пельмени — они либо мелкие, либо подорванные, мы их не продаем. Мне не сложно попросить, когда нету народа, приготовить вкусный пельменный суп с этими некрасивыми пельменями. Я знаю, что сама я их все не съем — их слишком много.
Еще я не могу выкидывать еду. Еду надо есть. И лучше я кого-нибудь угощу, чем это все пропадет. Хотя кормим мы, конечно, не только той едой, которую можно было бы выкинуть!
— А ты ведь вообще не из тусовки путешественников. Как ты пересеклась с этим потоком, почему у тебя главная вписка в Лаосе сейчас?
— В Лаосе очень мало русских, и меня всегда кто-то находил. Потом появился Тимофей — а он уже путешественник. Он ездил автостопом, по каучсерфингам. Вот он первый официально на каучсерфинге начал вписывать народ в эти апартаменты, где мы лепили пельмени. А потом сняли здание, и тут по 10–15 человек вообще тусили. Сейчас я лимитирую. Путешественники — они разные. Никого обижать не хочется, но говнарей очень много. Я говорю: «Ребят, приходите, я каждого накормлю, мне не жалко. Какой бы ты ни был, если ты хочешь кушать, я тебя накормлю тем, что у нас есть. Когда плов, когда пельмени, когда супчики, когда борщики — что есть». Но некоторые приходят: «Ой, я знаю, тут кормят бесплатными пельменями, я пельмени не хочу, можно я выберу что-нибудь другое?». И я говорю в таких случаях: «Иди тогда отсюда». И чем дальше, тем я суровее. Поначалу мы просто вписывали на халяву. Долгое время мы людей кормили-поили, а они и спасибо не говорили. А потом я начала вписывать ребят, которые могут что-то делать: играть, выступать. Хотя, в принципе, любой человек может станцевать «Калинку» под фонограмму. Или платье надеть русское — китайцы радуются. На кухню я никого никогда не пускаю, у меня достаточно персонала. Но украсить зал, нарядить елку — да, этому мы рады.
— Тут достаточно большой поток людей. У тебя есть какое-то общее мнение о путешественниках, какие-то ощущения? Что это за люди, что они ищут, как они себя чувствуют?
— Люди разные. Есть интересные ребята, очень интересные. Есть ребята, с кем не о чем разговаривать. Есть ребята очень скромные. Меня многие боятся почему-то. Сейчас я отсекаю тех, кто мне не нравится, в самом начале. И все, кто здесь вписываются, они все классные. Даже если какой-нибудь мудак — он умеет что-нибудь классно делать. Например, художники: они могут быть ужасные как люди, но отличные профессионалы. Или гитаристы: он ленивый ужасно, но охуительно играет на гитаре.
У меня был случай: мне один «путешественник» заявил, что «мне необходимо обеспечить бесплатный трансфер из центра» для того, чтобы он, путешественник, приехал за бесплатными пельменями. Иначе ни один из путешественников сюда больше не пойдет.
— Я видела, что вы собираете игрушки и разные вещи для деревенских деток. Расскажи об этом?
— Мы уже около семи лет катаемся по деревням Лаоса. Лаос очень красивый: тут нетронутая природа, замечательные горы, леса, и мне очень нравилось ездить на байке. И по дороге встречалось очень много деревень, детворы, которые никогда не видели белых. Мы стали покупать им печеньки. А сейчас мы уже затариваем полностью пикап барахлом, игрушками, сладостями и едем целенаправленно. В Лаосе очень много деревень бедных. Страна бедная. Есть народ кхму — они занимаются собирательством и охотой. Обезьян ловят, варанов, и все это продают. Делают какие-то настойки. В их деревнях вообще нет бетонных домов, нет каменных домов, только деревянные дома на курьих ножках.
— А почему вы не упорядочите все это?
— Все хотят денег. У нас были случаи, когда мы останавливаемся, раздаем детворе что-нибудь, а потом подходит какой-нибудь учитель и говорит: «Дайте мне паспорт». Ну понятно, что он очень быстро посылается на три веселых буквы, но эти уполномоченные лица — они хотят себе что-то в первую очередь. А мы не хотим давать что-то тем, у кого уже все есть. Поэтому ни с кем не договариваемся, ничего не планируем. Мы просто едем, едем, едем — увидели деревню, где нету каменных домов, машин, где болтается детвора на улице… Мы останавливаемся, открываем пикап, достаем печеньки, достаем игрушки, раздаем… Как только это все начинает превращаться не пойми во что, мы сваливаем и едем дальше.
— А зачем это тебе?
— Мне нравится. Я себя чувствую, как Дед Мороз с подарками. Это правда классно! Классно отдавать! Я не тот человек, который будет ходить и кричать, что, ребята, давайте сделаем мир лучше. Нет, я делаю только то, что я могу сделать сама.
— Ты очень много всего отдаешь бесплатно, благотворительно, при этом ресторан большой, стафа много, аренда двух зданий. Это вообще выгодное предприятие?
— Этот проект начался с трехсот долларов, да? С трехсот долларов, и все. Когда ты делаешь это все сам, оно живет. У заведения есть душа. Как может то, у чего есть душа, быть неправильным? Мне хватает. У меня нет домов, у меня нет собственности, у нас есть старенький раздолбанный пикап, но мне классно. Мне хватает. Я просто живу, и мне в кайф.
Текст и фото: Елена Срапян
Подписывайтесь на нас в соцсетях: телеграм-канал, Вконтакте, Яндекс.Дзен.
