Мы продолжаем публиковать историю Эдуарда Хея, которого в июне 2018 года выпустили из тюрьмы в Танзании. Что было после читайте в телеграм-канале @heyeduard, а больше крутых иллюстраций смотрите в инстаграме автора.
Полицейский участок
Как только мы зашли в участок, у офицеров полиции разрослась улыбка от уха до уха. Это очень весело, когда у тебя есть белый заключенный: скорее всего из него будут сыпаться доллары, пока он спит.
Проверили все мои вещи, отобрали обувь, технику, рюкзак и отвели в камеру. Ночь, в камере все спят на холодном полу. Воняет из ведра, куда все ходят по нужде. В камере примерно десять-тринадцать человек, и они все время меняются. Кормили кашей с бобами и водой, но никто не ел – родственники моих соседей приносили им еду снаружи. Я на второй день уговорил офицеров полиции дать мне мой надувной коврик, и начался бизнес: я менял пару часов сна на удобном коврике на газировки, мясо с кукурузной кашей, хлеб и сигареты.
На второй день меня повели на допрос. Я попытался дать взятку начальнику участка, и какое то время он был рад – отвел меня в отдельную комнату, и начал расспрашивать. Но когда он услышал, что у меня всего 30 долларов, резко перестал быть любезным: кричал, что либо я должен заплатить 800 долларов, либо меня ждет год тюрьмы.
“В год нелегально пытаются совершить восхождение порядка 200 человек и никто не может пройти дальше второго лагеря. Ты поставил новый рекорд”, – сказал мне начальник национального парка, который тоже приехал в участок. Значит, всех закрывали в первые пару дней и штраф для выхода на свободу был меньше – 400-500 долларов. Меня допрашивал следователь по имени Шабан: на вид ему было лет сорок, пухлый, лысый, он все время куда-то отвлекался. Мы были не одни – в комнате стояли пять столов, и за каждым кого-то допрашивали.
На этом допросе я допустил самую большую ошибку. “Цена” день нелегального пребывания – от 100 долларов в день, и я вполне мог сказать, что поднимался быстро, за сутки. Но я сказал, что поднимался почти неделю. В штраф включают расходы на электроэнергию в лагерях, пермит, поваров, гида, ребят, которые носят вещи, и так далее. Тот факт, что я нес все свое, и ничем не пользовался в парке, никого не волновал. Они требовали два миллиона шиллингов (800 долларов), и ни на шиллинг не хотели уступать.
Инспектор был мутный, каждый раз, когда я начинал отвечать, он заговаривал с кем-нибудь другим. Он не поверил мне. Белый парень не может за 10 долларов доехать из России в Танзанию – у него обязательно должна быть банковская карточка (она и была, только истекшая) и богатые родственники. У меня опустились руки. Я слушал офицеров и мысленно прокручивал картину, как сижу год в тюрьме с черными братьями. В глубине души я никак не мог принять тот факт, что за какую-то гору меня реально могут посадить в африканскую тюрьму.
Прошло три дня. Неожиданно ко мне пришел русский парень – его звали Александр, и он работал в туристической компании Altezza Travel, они организовывают сафари и туры на Килиманджаро. Кто-то из полицейских рассказал ему, что в участке сидит белый пацан из России. Я сначала думал, что Алекс из русского посольства, и неохотно общался, потому что в такой ситуации толку от русского посольства ноль (у меня уже был негативный опыт общения с консулами в других странах), но потом разобрался.
Уже после моей четвертой ночи в участке Алекс нашел компромисс с полицией, и меня выпустили под залог паспорта одного из сотрудников. Следующие несколько недель я буду бесплатно жить у него в отеле и ждать решения суда.
Суд
В среду, 27 июня, мне приходит сообщение – дело уже дошло до The Tanzania National Parks Authority (“Главное управление парков Танзании”, – прим. авт.). Рано утром в четверг меня вызывают в центральный полицейский участок.
Я сразу понял, что дело плохо: инспектор без разговоров отправил меня на служебной машине в суд. Мы подъехали, зашли в здание – частичный “евроремонт”, пластиковые окна; и там меня завели в небольшую комнату с единственным пустым столом в центре. Сзади меня стояли офицеры полиции, слева и справа – два черных парня в костюмах, которые все время шептались, а спереди сидела суровая женщина средних лет с плотно заплетенными косичками. Это была судья.
Процесс допроса происходил так: мне задавали вопросы, на которые я должен был отвечать либо “нет”, либо “да”. Я решил отказаться от всех старых показаний и отрицать, что я нелегально пробрался в национальный парк. После того, как я это озвучил, все растерянно зашептались. Но это ничего не изменило – прошла пара минут, и судья вынесла вердикт: “Вы отправляетесь в тюрьму, пока не выплатите штраф. Сумма залога составляет два миллиона танзанийских шилингов (800 долларов)”.
На меня надели наручники и отвели в камеру. Коллега Алекса, который меня сопровождал, растерялся: он был уверен, что новая стратегия сработает, и обещал мне продолжение расследования. А я ждал своего этапа в тюрьму строго режима Каранга.
Каранга
Приехал грузовик, всех вывели из камеры по одному и посадили в кузов. Накануне я не спал всю ночь и так вымотался, что уже не чувствовал страха – только безразличие.
Ехать недалеко: тюрьма находится всего в шести километрах от суда. За первыми воротами – плантации кофе, там живут гражданские в маленьких домиках, есть школа. Еще два километра, вторые ворота, тюрьма.
Каранга разделена на четыре части. Мужская и женская сторона, на каждой есть здание-аналог нашего СИЗО и бараки для официально осужденных. Краски яркие, джунгли. Нас, новоприбывших – человек сорок. Я – единственный белый.
В какой то момент нас начали пихать в сторону забора. Один из офицеров крикнул что-то на суахили, я ничего не понял. Смотрю – все начали снимать одежду. Мы разделись догола, побросав вещи на землю, после чего нам сказали сесть на корточки и прыгать, крутясь: если проносишь что-то незаконное, от такой физкультуры все должно выпасть. Я услышал громкий хлопок – это офицер ударил соседнего пацана со всей силы ладошками по спине, мне тоже прилетело. В это время другой офицер тщательно выворачивал каждую вещь заключенных наизнанку. У меня были с собой телефон, наушники, паспорт. Изъяли все.
Наконец мы смогли одеться, и всех отвели в проходную комнату на регистрацию. Меня допрашивали последним. За окном слева, закрытым решеткой, уже собралась толпа – и они кричали, не замолкая: «Эй, белый!», «Чайна!», «Эй, ты!», «Белый, белый!». Первым заговорил нормально здоровый черный парень: «Эй чувак, я из Нигерии. Будут давать тюремную еду – не ешь, а то долго не протянешь!» Позже я узнал, что он сидит в ожидании постановления суда уже больше пяти лет.
После регистрации меня через дворик для прогулок – 100 на 250 метров – провели в камеру. Как потом мне сказали, одну из лучших. В камере человек пятнадцать, все спят на матрасах, на полу. В углу стоит туалет, огражденный небольшой стеной, он же и душ. На полу – два потрепанных ковра, много пластмассовых ведер, которые принадлежат заключенным: там хранят все, от еды и воды до одежды и книг.
Заключение
Каждый день мы выстраивались в линию у входа в свои камеры. Сначала утром – подъем происходит в шесть-семь, а то и восемь утра – зависит от дня недели и праздников, потом в обед. Когда все выбежали, кто-то кричит непонятную фразу, на которую все хором отвечают.
На второй день, в пятницу, меня навестил Диксон, один из коллег Алекса. Мне не разрешили с ним увидеться, но я смог передать записку. Офицер, который ее относил, сказал мне потом: «Чувак, русское посольство сказало, что ты можешь не переживать. Они заплатят полную сумму штрафа в понедельник. Вот, держи 4 чапати (пресные лепешки – прим. авт.). Я знаю, где работает Алекс. Все будет хорошо».
На завтрак в тюрьме дают порэтч – как манная каша, но намного хуже. Со временем даже привыкаешь. На обед – угали: основное блюдо этноса календжин, представляет собой туго сваренную кашу или пюре на основе кукурузной муки. Угали едят руками: формируют небольшой шарик и делают в нем углубление, чтобы получилось что-то вроде съедобной ложки. Обычно угали дают с бобами, которые вызывают постоянные газы и боли в животе.
Прошло еще два дня – тишина. Я начал думать, что пора отправлять сообщение маме. Делать это очень не хотелось, но я решился: написал записку и передал на волю. Сказал, чтобы не волновалась и никуда не звонила.
Потом оказалось, что из шести моих записок маме и Алексу не дошла ни одна. Зато каждый из них получил несколько sms с требованием денежных переводов – просили то один миллион шиллингов, то два. Офицер Тобиас, который дал мне чапати, звонил Алексу каждый день – просил выкуп. Если ты белый, в африканской тюрьме у тебя нет друзей.
После обеда камеры закрывают. Ужина нет.
И Алекс, и мама сразу все поняли, так что денег никто не получил.
Медитация
После четырех дней тюремной еды у меня начались проблемы со здоровьем. Я перестал есть и пил только воду, по два глотка в день.
Я вспомнил курс випассаны, и решил, что тюрьма отлично подходит для возобновления практики. Начал, как обычно, с треугольника под носом, следом голова, руки и ноги. На третий час медитации я почувствовал, как центр организма присоединился к остальным кусочкам моего тела. Пошли волны.
Шустрые постукивания изнутри живота. Как будто что-то мешает. Слышу, как за стеной орут кошки, следом мышь – совсем рядом, в радиусе пяти километров. Яркая вспышка. Вижу себя со стороны. Я стою прямо посреди комнаты, но не вижу людей: вокруг только животные.
Мое тело наполовину осталось человеческим, но животная жизнь накатывает снизу вверх. Не вижу ног! Это какие-то копыта! Резкое перемещение обратно: кто-то задел меня ногой.
Быстро ложусь в постель и укрываюсь одеялом с ошарашенным лицом.
Я продолжал голодать. Офицеры были озадачены. Меня отправили в суд для переговоров, но я ничего не понял: привезли, привели снова в ту же комнату к судье. Три минуты она поговорила с офицерами на суахили, и потом меня просто вернули в тюрьму. Никакой информации, никаких пояснений на английском. Что это было?
Решил снова начать есть, но найти нормальные продукты. Начал знакомиться с заключенными. Белый всегда может начать рассказывать про прекрасную свободу – я обещал, что однажды я встречу своих новых друзей и во всем им помогу. В моей тюрьме сидели все подряд: от бестолковых деревенских пацанов из племени масаев до директоров школ. Почти все заключенные сидят месяцами за мелочи: одну сворованную курицу, пару обуви, просто надоел в офисе, много жаловался, спалился на взятке, проводил обряд и отхлестал плеткой друга, и так далее. Эти люди совсем не казались мне опасными. Я не видел ни геев, ни изнасилований, хотя первое время сильно этого опасался. Только пару раз наблюдал конфликты из-за еды.
Наконец я смог встретиться с Диксоном, коллегой Алекса. Он рассказал, что моя мама не выдержала и позвонила в русское посольство. Посольство выпустило официальный документ, где написали, что я “по предположениям” я нахожусь в тюрьме. Меня это страшно разозлило: какие “предположения”, когда они еще с момента полицейского участка точно знали, кто я и где нахожусь?
Диксон сказал, что я должен написать официальное обращение, чтобы в посольстве мне помогли. А еще он сказал, что ее должны заверить в нескольких инстанциях, и на всю процедуру уйдет два-три месяца. Офицеры должны были сделать все в первый же день, но они были слишком заняты выколачиванием денег из моих близких.
За все время в тюрьме я так и не увидел даже копии дела. Я понятия не имел, по какой статье обвинен, и что меня ждет по существу. Все, что можно было нарушить в процедуре, танзанийцы нарушили.
Свобода
Снова никакой информации. Меня опять отвезли в суд, туда пришел Диксон с письмом от моей мамы. Грустное очень было письмо. От русского посольства ничего не слышно. В суде нас завели в комнату к судье вместе с другими заключенными, но меня тут же оттеснили в угол для каких-то переговоров незнакомые ребята в строгих костюмах.
Они рассказали, что начальник национального парка наконец поверил, что у меня нет денег, и снизил сумму штрафа с 2 миллионов шиллингов (800 долларов) до 400 тысяч (175 долларов). И, если я хочу решить дело миром, я должен отвечать всегда «Да!» на вопросы судьи.
Я подозвал Диксона и спросил, стоит ли им верить. Он позвонил Алексу и подтвердил.
– Да, но кто будет платить за штраф? – удивился я.
– Altezza Travel Company.
Судья начала задавать вопросы, я тупо отвечал «да». После Диксон отдал чек об оплате, и вот мы уже ехали на машине в отель к Алексу. В голове был какой-то хаос: это нереальное везение, я не мог просто поверить в него. Я даже обувь в камере оставил – поехал в суд в тапочках, телефон, паспорт, наушники – все по-прежнему осталось в тюрьме.
Дипломаты купили мне билет на автобус до Дар-Эс-Салама: именно там находится посольство России, и консулы хотели со мной пообщаться. На следующий день я приехал к ним, но ничего путного не услышал – мне только все время повторяли, что нужно вернуться домой. На пару ночей ребята мне предоставили комнату и еду, вручили 30 долларов на расходы, но дали понять, что посольство – не отель, и долго я там жить не смогу.
В столице я нашел хоста на Couchsurfing, а потом Алекс помог мне вернуть оставленные в тюрьме вещи. Я вернулся автостопом в Моши за ночь, и уже на следующий день с копией чека об оплате штрафа все забрал.
Эпилог
Думаю, что никто уже не сможет забраться нелегально на пик Ухуру и остаться безнаказанным. В XXI веке это сделать невозможно. Если хотите сэкономить, лучше используйте легальные методы: волонтерство, хитрости с пермитом, друг как гид (взять местного парнишку, который убедительно наплетет рейнджерам, что он сотрудник турфирмы).
Я прекрасно понимаю, что Килиманджаро – это основной кошелек Танзании, и что только благодаря уровню сервиса национальный парк содержится в идеальной чистоте. Сотни людей получили хорошую работу. Но мне не нравится, что все величайшие места планеты сегодня обклеены ценниками.
Сейчас я по-своему благодарен всем персонажам этой истории. Нереальный респект Altezza Travel Company и ее владельцу Александру Невскому с коллегами. Благодаря им я снова верю в свой народ, когда тебе просто так могут взять и помочь от чистого сердца. Спасибо.
Я не сдаюсь. Сейчас август, и я еду в Кейптаун – попытать счастья на своем пути к Антарктиде. Все только начинается.
Неприятное ощущение какое-то от истории. Чуваку как будто весь мир должен, в том числе жить по законам. В то время когда он сознательно пошел на нарушение закона.
Как аргумент можно засоменваться в полезности законов, из-за котороых множество людей не может посетить какую-то достопримечательносить.